Науку создают наши люди: интервью с Ю.А. Виноградовым

Варвара: Юрий Алексеевич, давайте начнём с самого начала. Как Вы пришли в археологию? Было ли это осознанным выбором или скорее игрой случая?

Ю.А. Виноградов: Всё начинается в детстве, неправда ли, Варя? Да, все мы родом оттуда. Наверное, как и любой ребёнок в России я стремился к волшебному. Мне казалось, что под каждым большим камнем непременно спрятан какой-нибудь древний клад. Надо только камень отодвинуть и найти таинственные сокровища. Чего-то найти страшно хотелось. Одновременно меня волновали  прекрасные русские сказки, рисунки к ним И.Я. Билибина. Детское сознание очаровывали изображённые им бабы-яги, избушки на курьих ножках, дворцы, крепости, монастыри, церквушки. Меня неудержимо тянуло войти в эти картинки, раздвинуть их края, заглянуть в волшебный сказочный мир. Когда я пошёл в школу, то стал понимать, что всё это, в общем, может сделать археолог. В пятом классе уже было принято решение стать археологом. Но в десятом классе, может быть, в силу какого-то юношеского рационализма, я подумал, что археология – это занятие несерьёзное, а в жизни надо непременно сделать что-то серьёзное и важное. Например, неплохо было бы создать какую-нибудь сверхсовременную  атомную бомбу, а может, ещё что-нибудь пострашнее, и тем самым окончательно осчастливить человечество.

Варвара: Амбициозно! Но что-то пошло не так?

Ю.А. Bиноградов: Я решил стать физиком-ядерщиком (тогда это было модно), но в Политехнический институт на соответствующий  факультет поступить не смог. Дальше пришлось поработать на стройке. И некоторые дома на Карельском перешейке построены при моём участии. Это приятно видеть, проезжая на автобусе в Зеленогорск. Затем были два года армии, которую тогда называли школой жизни. Эта суровая школа как-то во мне заглушила физика, зато очень развила лирика. Из армии я пришёл законченным потенциальным археологом и легко поступил в университет. Закончив обучение, с 1976 года тружусь здесь в Институте материальной культуры и место работы менять никогда не собирался.

Варвара: Интересный разворот  у Вас от археологии к физике и обратно получился.

Ю.А. Bиноградов: Да, вот такой круг замкнутый.

Варвара: У меня Вы прочно ассоциируетесь с античной археологией, но недавно я узнала, что вы много лет работали в Советско-Йеменской археологической экспедиции. Как так вышло?

Ю.А. Bиноградов:  Да, был такой период в моей профессиональной биографии. Экспедиция была детищем Петра Афанасьевича Грязневича, известного арабиста, трудившегося в Институте восточных рукописей РАН. Создание зарубежных экспедиций у нас всегда было делом почти невозможным, но здесь многое определило упорство Петра Афанасьевича, его вера в необходимость научной экспедиции на Юге Аравии и, конечно, счастливое стечение обстоятельств. В конце 1984 г. он обратился к тогдашнему директору ИИМК (тогда ЛОИА АН СССР) Вадиму Михайловичу Массону с просьбой подыскать какого-нибудь молодого археолога, который смог бы участвовать в работах Советско-Йеменской комплексной экспедиции. Дело в том, что человек (москвич), который был изначально запланирован на это место, не мог отправиться в Йемен, поскольку имел ограничения к выезду за границу из-за отношения к военной службе, а я таковых не имел.

- Да вот Виноградов, –  предложил Массон, прекрасно зная меня.

- И что Вы о нём можете сказать? – спросил Петр Афанасьевич.

- Ну, он работал со мной в Южной Туркмении.

- Этого достаточно, – прекратил разговор Грязневич, чем немало удивил Массона.

- Почему достаточно?

- Достаточно, потому, что он легко переносит жару.

И вот зимой 1985 года я прибыл в Народно-демократическую республику Йемен, или Южный Йемен, в город Аден. Пробыв там неделю, мы отправились к месту проведения полевых работ экспедиции, сначала вели исследования в долине Хадрамаута, а потом начали раскопки на берегу Индийского океана, копали древний порт Кана (Кани, как его сейчас стали называть). В первые века нашей эры через этот порт осуществлялась международная торговля между Средиземноморьем и Индией.

Юг Аравии – это огромный пласт в моей жизни, интересный, увлекательный, навсегда вошедший в сердце. Меня очень волнуют крики муэдзинов, призывающих правоверных на молитву. Уверен, что 90% европейцев, услышав такое, скажут, – «какой кошмар!». Я же в этом нестройном хоре слышу отголоски величественной восточной симфонии.

Варвара: А вот меня всё-таки интересует, пришлось ли Вам столкнуться с античными памятниками в Йемене?

Ю.А. Bиноградов: Йемен продемонстрировал нам грандиозное взаимодействие культур. Когда мы работали в Кане, естественно, античных материалов там было немало. А потом, когда уже попали на Сокотру (самый большой остров Сокотрийского архипелага, расположенный ближе к Африканскому Рогу) и начали там проводить разведки, то поначалу никакой античности не находили — одно средневековье. Однако потом в западной части острова сразу на нескольких памятниках были обнаружены руины поселений, слегка занесённые песком. И вот, осматривая одно из них, я вдруг увидел под каким-то колючим кустом или  кактусом обломок античной средиземноморской амфоры. Это было замечательно!

Варвара: А были какие-то моменты, особенно Вас впечатлившие?

Ю.А. Bиноградов: Мы раскапывали памятники традиционной южноаравийской культуры, которую обычно называют сабейской. Любопытно то, Варвара, что эта культура весьма самобытна. В ней не особенно заметны какие-то внешние влияния, она такая самодостаточная, можно сказать, самодовольная. Казалось бы, в Южной Аравии всегда торговали благовониями, ладаном, специями, поскольку там перец, например, растёт на деревьях. Однако в традиционной культуре, грубо говоря, с 1100 года до н.э. и по нулевой год материальных свидетельств этой торговли практически нет. В Хадрамауте, к примеру, мы раскапывали некрополь, расположенный в обрыве огромного каньона. Погребения людей были в пещерах наверху, а внизу располагались странные захоронения верблюдов. Верблюды лежали без голов, вместо голов были положены камни. В пещерах никаких импортных вещей не было. Никаких вообще! Всё своё! Что касается верблюдов, то в одном из погребений был найден сосудик финикийского стекла, скорее всего, греческого производства V в. до н.э. Длинненький, синий, так называемый бальзамарий. Так вот он был засунут верблюду под хвост…

А порт Кана — совсем другое дело. Культура этого поселения абсолютно смешанная, при этом местных элементов в ней не так много. Местная южно-аравийская керамика имеется, но она представлена в основном большими сосудами для хранения, так называемыми зирами. Вся остальная посуда привозная – типичные формы, бытовавшие в Персидском заливе, индийские кухонные кастрюли и пр.  Амфоры, в которых везли вино или оливковое масло, происходят из Египета, Палестины и т.д. Видите, Варвара, как торговля создаёт новую культуру. Она не местная, не южно-аравийская. То есть, конечно, южно-аравийская в территориальном отношении, но сформировавшаяся под влиянием торговли с разными странами. Интересно при этом, что многочисленные монеты, найденные при раскопках, практически все отчеканены в Хадрамауте. Импортные монеты почти отсутствуют, а это, как Вы понимаете, почти не вяжется с представлением о Кане, как о центре международной торговли. В общем, здесь не всё просто, и не всё ясно.  

Что ещё впечатлило? Мне пришлось поработать в Омане. Там итальянская команда под руководством выдающейся эпиграфистки А. Аванцини раскапывала древний порт Самхарам, во многих отношениях очень похожий на Кану. Мы исследовали пространство около большого храма. В происходящих из него сбросах мусора было обнаружены каменные курильницы различных типов, большое количество хадрамаутских монет (некоторые из них весьма крупные) и т.д. На какое-то время наше внимание привлекли хорошо обработанные каменные плиты, на некоторых из которых были видны какие-то непонятные рельефные линии. Конечно, все сразу решили, что эти плиты относятся к храмовому алтарю. Но, Боже мой, как мы были разочарованы, когда сложили все эти плиты вместе! Как оказалось, они относились не к алтарю, а к древнему туалету.  Признаться, это была единственная находка такого рода, обнаруженная мною за всю мою археологическую жизнь. А это ведь тоже имеет значение. 

Варвара: Это невероятно интересно. Сколько опыта и новых знаний Вы вынесли из этих экспедиций! Сколько лет вы посвятили Югу Аравии?

Ю.А. Bиноградов: Много лет. В те советские времена мы работали в Йемене каждый год по три месяца. Три месяца – за первые четыре года на йеменские приключения, соответственно, ушёл целый год. Это было тяжело и иногда опасно. Потом пришлось поработать в международных экспедициях – с немцами, французами и итальянцами, ознакомится с разными археологическими школами. С экспедицией Германского археологического института мы раскапывали городище Сабир, относящееся к бронзовому веку, заре цивилизации на Юге Аравии.  Настоящая цивилизация здесь возникла позднее – в конце I тыс. до н.э. Конечно, она не достигла уровня египетской или шумерской, но сформировалась самобытная культура, – своя архитектура, свои горшки, всё своё. И своя письменность!

С немецкими коллегами довелось поработать на городище Джебель-аль-Ауд, что на севере страны, в горах. Йемен вообще горная страна. Столица Сана находится на высоте более 2-х тыс. метров, а там, где мы работали, – 3100 м. На самом верху ощущалась нехватка кислорода, машина туда шла по серпантину минут 20, если не больше. Любопытно, что древний город, имеющий великолепную естественную укреплённость, был окружён мощными оборонительными стенами. Не понятно, зачем это надо было делать. Внутри обвода стен располагались большие дома, некоторые из которых  сохранились на два этажа. Вообще же памятник относится к Химьяритскому царству (Химьяр существовал на Юге Аравии приблизительно с 110 г. до н.э. по 599 г. н.э.). Складывается впечатление, что химьяриты были очень воинственными горцами.  Они, наверное, занимались откровенным грабежом, и всё награбленное тащили к себе, наверх горы. При раскопках было найдено немало золотых вещей – перстни с резными камнями и пр. Но самое удивительное, что с городища происходит немало античных бронзовых статуй.  Некоторые из них весьма крупные – чуть ниже человеческого роста. Сколько труда прилагали жители города, чтобы поднять такую тяжесть наверх!  Но эти скульптуры не просто были украшением интерьеров, они явно были связаны с культовыми представлениями. Химьяриты, так сказать, вводили античные скульптуры в свой религиозный круг. Например, там был найден прекрасный бюст Афины, представленной в обычном шлеме с тремя гребнями. На её шее местным письмом была сделана надпись «Бог Шамс» (Шамс — это солнце). И не понятно – они Афину называли Богом Солнца или посвятили античную статую Богу Солнца.

Варвара: Но надпись сама, наверное,  более поздняя?

Ю.А. Bиноградов: Ну, конечно, надпись сделана сравнительно поздно. В руки химьяритов статуя наверняка попала без такого обозначения.

Варвара: Но со стопроцентной уверенностью сказать, что это было именно так ведь нельзя?  Как Вы вообще относитесь к мифам и заблуждениям в археологии?

Ю.А. Bиноградов:  Мифы неизбежны – даже мы, археологи, иногда их создаём. Недавно видел фильм, где утверждалось, что пчёлы 4000 лет охраняли древние гробницы. Полная чушь! Но...  Без определённой доли мифологии невозможно увлечь людей наукой. Главное – не переходить грань между популяризацией и фантазиями.

Варвара: Юрий Алексеевич, я попрошу вас дать совет молодым исследователям, начинающим свой путь в археологии. 

Ю.А. Bиноградов: Я считаю, что,  главное – это упорный труд, помноженный на веру в свои силы. Может быть, даже веру в собственную исключительность… К чему я призываю молодых археологов? Создавать, творить, добавлять в мир науки о древности своё и не бояться этого. На собственном опыте знаю, что человек, попавший в наш институт, непременно считал себя счастливчиком и избранником судьбы. Конечно, на жизненном пути всегда встречаются трудности, порой страшные своей громадностью, но они и существуют для того, чтобы их преодолевать.

Варвара: Спасибо за интересный рассказ и ценные советы!