Смагулов Е.А. Место наземных склепов в погребальном обряде раннесредневековой Средней Азии

Смагулов Е.А.

Алматы, Институт археологии МОН Казахстана

Место наземных склепов в погребальном обряде раннесредневековой Средней Азии

В Средней Азии античной и раннесредневековой эпохи практиковалось множество погребальных обрядов, оставивших еще большее количество форм погребальных сооружений. Некоторые из них вполне убедительно «вписаны» в реконструируемые погребальные обряды, установлено время их возникновения, ареал распространения, семантика и место в погребальном обряде. Относительно других продолжают существовать противоречивые мнения. Бывает и так, что противоречия ширятся пропорционально количеству обнаруженных артефактов.

Со времен Н.П. Остроумова и К.А. Иностранцева наибольшие вопросы в среднеазиатской археологии вызывают наземные склепы, или «наусы». В трактовке их места в погребальном обряде наблюдаются, казалось бы, непреодолимые противоречия. Преодоление проблемной ситуации возможно, совершив переход от «археологии артефакта» к «археологии ритуала» в терминологии Д.Г. Савинова (Савинов, 2013, с. 42-45).

Ниже мы рассмотрим возможный вариант реконструкции раннесредневекового погребального обряда, в ходе которого наземные склепы обретают свое место, а некоторые вопросы, связанные с их изучением получают непротиворечивые ответы. Базовыми объектами, материалами которых мы будем оперировать, является ряд некрополей средней Сырдарьи (рис. 1). Среди них Борижарский могильник - наиболее крупный и наиболее изученный некрополь Южного Казахстана. Общая его площадь 2100 га, он включает 2286 «курганов» (Байпаков, Воякин, Антонов, Акылбек, Сорокин, 2008, с. 239-247). Из них не менее 233 курганов имеют следы недавних раскопок¹.

Рис. 1. Карта взаиморасположения рассматриваемых могильников

Здесь выявлены два основных вида погребальных сооружений: подкурганные катакомбы и наземные склепы. Катакомбы локализуются исключительно на поверхности верхней террасы и в верхней части ее склона. Склепы же расположены ниже по склону, обращенному к городищу Жуантобе, холм которого возвышается на площадке нижней террасы р. Арысь. Склон с холмиками простирается вверх и вниз от городища (по течению реки) не более чем на 500-600 м. Эту часть могильника предложено именовать «некрополем Жуантобе». По предварительным подсчетам к некрополю Жуантобе может быть отнесено примерно до 700 холмов, под которыми по нашему мнению могут скрываться руины наземных склепов (рис. 2)². Погребения в катакомбах относятся к расположенному выше и протянувшемуся на 13 км Борижарскому могильнику.³ Они датируются первыми веками до и нашей эры и относятся к иной историко-культурной эпохе.

Рис. 2. Общий вид части некрополя Жуантобе

Впервые раскопки здесь были проведены в 1893 г. по инициативе Н.П. Остроумова, являвшегося представителем Российской Императорской археологической комиссии в Туркестанском крае. Эти работы выявили погребения в «огороженном сырцовым кирпичом четырехугольнике» (Остроумов, 1899, с.125-126). Очевидно, что здесь исследователи столкнулись с остатками наземных склепов, которые вследствие обрушения перекрытия и многовековой деструкции и дефляции, имеют вид курганообразных холмиков, а после расчистки предстают в виде сырцовой «ограды».

Такие же «оградки» были расчищены здесь в 1949, 1951 гг. Южно-Казахстанской экспедицией (ЮКАЭ, рук. А.Н. Бернштам). Исследователи датировали склепы в рамках VIII-X вв., а тип вскрытых сооружений определили как «площадки на уровне горизонта с прямоугольными оградками» (Агеева, Пацевич, 1956, с. 55, 33-60).

В 1967 г. исследования могильника были продолжены Семиреченской археологической экспедицией (САЭ, рук. К.А. Акишев). Раскапывались десятки «курганов», а итоги были обобщены так: «Общее для всех вскрытых курганов то, что захоронения в них совершены не в обычных могильных ямах, а на специально приготовленных для этих целей могильных площадках. Делались они всегда из битой глины с примесью мелкой речной гальки. Толщина слоя площадок от 5 до 10 см. Внешние очертания их рисуются в самых различных линиях.

Вместе с тем в обрядах погребений прослеживаются и отличные в деталях разновидности. Выражаются они в следующем: могильные площадки открыты со всех сторон (курганы 5, 6, 17, 21); могильные площадки огорожены четырехугольными, близкими к квадрату оградками из пахсы (курган 27); на могильных площадках построены архитектурные наземные погребальные сооружения (курганы 29 и 33)». Первоначально полагалось, что постройки были «открытыми надмогильными сооружениями. Холм образовался позднее, вследствие разрушения стен сооружения» (Нурмуханбетов, 1969, с.173). Т.е. ни о какой «курганной насыпи» в реконструкции формы погребального сооружения речи не шло. Но позже вновь тип погребений в «погребальных постройках» был определен как «трупоположение под курганной насыпью внутри наземных погребальных построек» (Нурмуханбетов, 1970, с. 117) (рис. 3).

Рис. 3. Планы некоторых склепов, расчищенных в 50-х годах ХХ в.

Как видим, в описании результатов исследования рассматриваемой серии «курганов» использована несистематизированная терминология, порождающая много неясностей (Байпаков, Смагулов, Ержигитова, 2005, с. 139-140). Но все эти недоразумения с разнообразием «наземных погребений на площадках» снимаются, если признать, что со времен Н.П. Остроумова на БМ раскапывались разной степени сохранности остатки сводчатых (или купольных) погребальных сооружений для временных многократных трупоположений в виде сырцово-пахсовых наземных склепов⁴.

Более адекватная исследовательская методика позволила практически в те же годы вскрыть у аула Шага на южных предгорьях Каратау наземные погребальные склепы (Максимова, 1974, с. 95 и сл.). И хотя вскрытые постройки А.Г. Максимовой правильно были интерпретированы как открытые наземные постройки, перекрытые коробовыми сводами, в публикации они по традиции называются «курганами» (№ 67-68, 75-76, 108) (Максимова, 1974, с. 96). Использование названий «курган», «курганная насыпь» невольно создает ложное представление о характере погребального сооружения под внешне обманчивым обликом. Вследствие этого появляются «подкурганные склепы (наусы) Борижарского и других могильников Южного Казахстана» (Левина, 1996, с. 89).

Склепы имеют подквадратную в плане форму с размерами по наружному контуру близкими 4-5х4-5 м. Ориентированы углами по сторонам света. Вход во внутреннюю камеру в виде длинного (3-3,5 м) узкого (0,7-0,9 м) сводчатого коридорчика устраивался посередине юго-восточной стены. С наружной стороны входы в камеры после каждого очередного подзахоронения тщательно закладывались пахсой или сырцовым кирпичом, использовались и каменные плиты. В подквадратной погребальной камере вдоль двух-трех стен располагались невысокие (0,15 м) суфы - лежанки. Внутренние поверхности стен, суфы и пол тщательно покрывались глиняной штукатуркой. Отмечен и случай побелки.

Останки погребенных зафиксированы внутри камеры и в коридоре в виде перемешанных костей. В разных склепах отмечено разное количество погребенных, от 3 до 25. Среди человеческих костей в склепе № 68 обнаружены черепа трех собак. Скелет одной из них in situ расчищен во входном коридоре. Помимо этого, имеется репрезентативная коллекция находок, среди которых одна согдийская монета конца VII – первой пол. VIII вв. с квадратным отверстием. Эта находка, а также аналогии другим вещам (керамика, железные наконечники стрел и пр.) позволили А.Г. Максимовой датировать склепы концом VII – первой пол. VIII вв. Эту датировку она распространила и на Борижарские склепы (Максимова, 1974, с. 115).

Таким образом, после исследований Шагинского некрополя стало окончательно ясно, что вскрывавшиеся на Борижарах так называемые «погребения на площадках» и «погребения в пахсово-сырцовых оградках» и т.п. - есть различной степени сохранности остатки «гробниц типа наусов» или «наземных склепов».

При этом в соседних областях Средней Азии к тому времени археологические исследования наземных погребальных склепов шли довольно интенсивно (Ставиский, Большаков, Мончадская, 1953; Агзамходжаев, 1962; Буряков, 1968). Помимо археологических публикаций, эти постройки вошли в обобщающие историко-архитектурные работы, а Г.А. Пугаченкова увидела в т.н. «наусах» раннего средневековья архитектурный зародыш «исламских мавзолеев» (Пугаченкова, 1983, с. 23-24).

Интересные данные были получены при исследовании некрополя Краснореченского городища в Семиречье. Здесь небольшие купольные склепы (внутренняя площадь 1,5-2 кв. м) образовывали плотную застройку части не­крополя втор. пол. VIII - сер. X вв. (Горячева, 1989, с. 85-95). Яркая картина, вскрытая раскопками, говорит о том, что обычный ход жизни здесь был нарушен, погребальный процесс прерван, и поэтому в склепах мы видим кучки костей, скелеты в той или иной степени сохранности, поспешно засунутые в склеп поверх лежащих на полу костей, хумы и оссуарии (Горячева, 1989, с. 85-95). Такая ситуация наблюдается в большинстве склепов, документирована она и внутри пянджикентских склепов (Ставиский, Большаков, Мончадская, 1953, с. 64-98).

В меньшей степени разгром содержимого наблюдается внутри склепов джетыасарской культуры в низовьях Сырдарьи (II в. до н.э. — VIII н.э.) (Левина, 1996, с. 68-69). Здесь было раскопано около 700 курганов, из которых под 102 оказались сырцовые сводчато-купольные постройки трех типов: 1 тип — подземные; 2 тип — полуподземные; 3 тип — наземные. Л.М. Левиной они называются «склепами», а их появление датируется сер. I тыс. до н.э.⁵ В джетыасарских склепах завернутые в камышовые циновки погребенные укладывались на суфы в вытянутом положении на спине с вытянутыми ногами и руками. Иногда под головой лежала войлочная подушка. Рядом размещали погребальный инвентарь: керамические сосуды с заупокойной пищей, орудия труда, оружие, в женских погребениях туалетные наборы. По предположению Л.М. Левиной, по мере заполнения склепа, все ранние погребения убирались, склеп ремонтировался, заново обмазывался штукатуркой, при необходимости слегка перестраивался (Левина, 1996, с. 71, 85). То есть можно сделать вывод, что склепы служили не для окончательного упокоения останков, а лишь для того, чтобы произошло разложение плоти. После этого кости собирались и окончательно хоронились на стороне. Последние («оссуарные некрополи») обычно описываются и воспринимаются как свидетельства отдельного своеобразного «оссуарного или хумного» обряда погребения, но мы предлагаем рассматривать склепы и «оссуарные некрополи» как археологически фиксируемые материальные следы разных стадий одного погребального обряда.

Вывод о массовости и типичности наземных склепов как погребальных построек раннесредневекового времени в южно-казахстанском регионе, естественно, предполагал их наличие на некрополях других поселений и городов. Туркестанской археологической экспедицией (ТАЭ, рук. Е.А. Смагулов) на некрополе городища Сидак были расчищены руины шести сырцово-пахсовых склепов (Ержигитова, Смагулов, 2004, с.81-89). Здесь во многом повторяющиеся результаты расчисток склепов Шагинского и Борижарского некрополей. Во всех случаях фиксировались хаотично разбросанные по полу и суфам кости и отдельные мелкие находки. Лишь в одном случае скелеты лежали почти в анатомическом порядке (склеп 4). Из отдельных интересных находок нужно отметить бронзовое зеркало, фрагмент керамической курильницы «ладьевидной» формы и серебряную пряжку с инкрустацией гранатами и пластинки от поясного ремня (рис. 4). Этот пояс с пряжкой имеет ближайшие аналогии среди джетыасарских материалов III-IV вв. (Левина, 1996, рис.133).

Рис. 4. Находки из склепа 4 некрополя Сидака

На новом этапе изучения БМ накапливаются материалы по различным типам погребений, но в большинстве случаев вскрываются остатки наземных погребальных построек (Ержигитова, 2005). Более адекватная методика раскопок позволяет исследователям во всех без исключения случаях четко фиксировать стены и детали интерьеров построек (рис. 5 и 7). Из интересных новых данных можно отметить открытие двухкамерных склепов (рис. 6). Авторы новых раскопок принимают датировку, предложенную А.Г. Максимовой для Борижарских склепов VII-VIII вв., которая, надо отметить, не противоречит датировкам, предложенным на основе анализа разного рода находок В.И. Распоповой и Л.М. Левиной.

Рис. 5. Планы некоторых склепов, вскрытых в 1990-х годах

Установлено, что на БМ склепам хронологически предшествуют погребения в подкурганных катакомбах и в простых подкурганных могильных ямах. Но никаких «переходных форм» между этими двумя видами погребальных сооружений пока не обнаружено. Имеется и несколько вариантов реконструкций архитектурного облика наземных склепов (рис. 8).

Рис. 6. Двухкамерные склепы некрополя Жуантобе

Обобщая доступные данные из отчетов и публикаций за вторую пол. XX в. и начало нашего века, можно установить, что из 80 раскопанных здесь «курганов» в 64 случаях были расчищены остатки наземных погребальных сооружений (склепов), которые описаны в отдельных случаях как «наусы», «ог­радки», «площадки». Кроме того, вскрыто 10 катакомб, в остальных случаях под курганами никаких конструкций проследить не удалось, и они отнесены к кенотафам.

Рис. 7. Дверная заслонка одного из недавно вскрытых склепов

В склепах зафиксированы ситуации, когда:

- костные остатки полностью отсутствуют (например: 28,75/1953; 20/1989; 18,19/1999; 2,3/2001; 1,2/2003 и т.д.), 38%⁶;

- отдельные кости скелетов, разбросанные по полу камеры вперемешку с вещами (55,98/1953; 2,4,5,7,11,14, 17/1969; 26,32,33/1970; 25,14,26/1998; 13/1999; 1,4,5/2001; 1,3/2002), скелеты не полные; около 23%;

- зафиксированы лежавшие на спине скелеты (36,59,57,35/1953; 19,22,3/1969; 17/1999); 4%;

- кости скелетов были собраны в кучки (38/1953; 13/1969; 36/1989; 7/1999; 6/2001; 2/2002); 16%.

- в остальных случаях наблюдается совмещение в одном склепе разных видов состояния костей.

А.Г. Максимова определила шагинские склепы как «гробницы типа наусов» (Максимова, 1974). Тем самым как бы подчеркнув формальное сходство их внешнего вида с хорошо известными к тому времени среднеазиатскими наусами, но отличие формы и сути погребального обряда. Это же обстоятельство было подмечено и Б. Нурмуханбетовым: «борижарские погребальные сооружения, имея много общего во внешнем строении с наусами, не являются ими по назначению» (Нурмуханбетов, 1969, с. 120). Оценив ситуацию, наблюдаемую в отдельных склепах Краснореченского некрополя, В.Д. Горячева приходит к заключению, что «сначала в наусе истлевал труп», а «весь материал свидетельствует о выставлении трупов с последующим погребени­ем очищенных костей» (Горячева, 1989, с. 90, 95). То же самое предполагает частично реконструируемый погребальный обряд джетыасарской культуры низовьев Сырдарьи (Левина, 1996, с. 71, 85).

Рис. 8. Реконструкция наземных склепов (по В.А. Нильсену)

В истории культуры Центральной Азии наусами принято именовать погребальные постройки, свойственные маздеистскому (или зороастрийскому?) погребальному канону, хотя о степени влияния/распространения зороастризма в Средней Азии среди специалистов нет единого мнения. Одни готовы видеть проявление зороастризма в каждом факте особого отношения к огню, или в любом погребении очищенных костей. Но ведь не только последователи Заратуштры приобрели от богов монополию на почитание огня и очищение костей своих предков. Другие отрицают распространение и влияние зороастризма, государственной религии сасанидского Ирана, в оазисах Средней Азии и Семиречья в эпоху древности и в раннем средневековье. Каждый из этих подходов имеет свои слабые и сильные основания. Детальное их рассмотрение не входит в задачу нашего доклада. Нам следует лишь отметить, что продвинутся в понимании религиозной жизни населения присырдарьинских и среднеазиатских оазисов, при отсутствии однозначно трактуемых письменных источников, можно на основании систематического анализа результатов раскопок погребальных памятников.

Нужно отметить, что наземные склепы были известны и в древнем Парсе / Персиде, но здесь древняя зороастрийская традиция порицала этот вид погребальных сооружений, не признавала его зороастрийским и предписывала их уничтожать (Хисматулин, Крюкова, 1997, с. 211).

Нами предлагается в целом непротиворечивая реконструкция погребального обряда (естественно, археологизированной его части) распространенного в раннесредневековых поселениях и городках Присырдарьинского региона, как протяженного во времени цикла обрядовых действий, в котором наземные склепы занимают промежуточное место. При этом обряде наземные склепы служат местом выставления трупа до его полной естественной скелетизации. После чего очистившиеся кости в определенное традицией время собираются в бытовой или специально изготовленный сосуд, или в специальную урну/оссуарий, или просто заворачиваются в ткань/кошму и хранятся в домах наследников, или помещаются в специальные родовые храмы предков и только потом погребаются окончательно в укромном не попираемом людьми и скотом месте, опять же, в определенное традицией время, или в условиях внешней угрозы (Смагулов, 2004, с. 252-256; 2004а, с. 40-55). При этом склепы являются местом не погребения, а лишь выставления. Случаи же обнаружения в склепе совместно лежащих скелетов, кучек костей, хумов и урн с костями можно трактовать как следствие не завершенного погребального обряда, когда некрополь внезапно забрасывался. Такие явления, надо полагать, происходили в массовом порядке в эпоху утверждения и распространения ислама среди оседлого населения региона (VIII-IX вв.)⁷. Разнообразие в состоянии костей - это разные стадии, которые проходят человеческие останки внутри склепа. На следующем этапе кости выносятся и, возможно, хранятся некое время в доме потомков или, как вариант, в родовых/общинных храмах предков, и только по истечению определенного времени они хоронятся в укромном месте: так появляются погребения по «оссуарному» или «хумному обряду».

Такая реконструкция действительно объясняет многие до сих пор непонятные, но часто отмечаемые при вскрытии наземных склепов моменты. Т.е. концепция имеет эвристическую составляющую. Например, становится ясным, почему большинство более-менее представительных комплексов находок (с монетами и др.) в склепах Средней Азии датируются VII-VIII вв., т.е. временем арабского завоевания и утверждения ислама: именно в это время, вероятно, происходил массовый переход к иному погребальному обряду, при этом прежние погребальные сооружения разрушались и забрасывались. Понятно и почему в склепах редки закрытые комплексы находок более раннего времени: они там и не могли массово откладываться, потому что склепы регулярно чистились, подновлялись и служили семье многие годы или века. При этом мы акцентируем внимание на тех сторонах этого обряда, которые никак не могут быть обусловлены зороастрийскими представлениями.

На несоответствие среднеазиатских погребений в наусах, оссуариях и пр. зороастрийской догматике, как она известна по письменным и этнографическим данным, указывают многие авторы, но при этом почему-то продолжают именовать эти обряды зороастрийскими (Мейтарчиян, 2001, с. 71).

Нужно отметить, что протяженный во времени погребальный ритуал (он мог длиться годами) вообще был характерен для различных этносов Евразии - «кочевых» и «оседлых». Относительно тюркских племен и народов Д.Г. Савинов отмечает: «Данная особенность проведения поэтапной церемонии проводов умершего у раннесредневековых кочевников Центральной Азии и Южной Сибири была настолько выразительной, что, как непременный атрибут их культурной характеристики, была отмечена свидетельствами китайских письменных источников» (Савинов, 2013, с. 44-45).

Противоположная точка зрения в последние годы представлена в концепции Г.И. Богомолова, который все расчлененные погребения Средней Азии готов объяснять следствием распространения зороастризма (Богомолов, 2005, с.187-196; 2006, с.183-193; 2007, с.77-82). Автор исходит из того, что «в эпоху раннего средневековья для всего Согда, ведущим типом погребальной обрядно­сти становится обряд, состоявший из двух этапов: предварительное выставление трупов и затем захоронение очищенных от мягких тканей костей. Нередко кости помещались в специальные сосуды-оссуарии или однокамерные наземные сооружения - склепы-наусы, реже в грунтовые могилы» (Богомолов, 2007, с. 77). По логике рассуждений Г.И. Богомолова, наусы служили для окончательного помещения в них оссуариев – керамических урн (или просто сосудов) с очищенными от плоти костями покойного или же для хранения просто кучек очищенных костей. Они являлись как бы завершающими в ряду канонических погребальных сооружений. При такой трактовке остается непонятным, почему более чем треть наусов при расчистке оказываются практически пустыми.

В историографии почему-то традиционно считается, что оссуарии являются единственным и безусловным признаком (свидетельством) только зороастрийского погребального обряда. При этом, как бы забывая существование, например, древней еврейской погребальной традиции, так же связанной с оссуариями. В обзоре подобных взглядов Э.В. Ртвеладзе отмечает: специалистами установлено, «что широко распространенная на раннесредневековых оссуариях Согда схема декора в виде двух или четырех многолепе­стковых розеток, помещенных между стилизованными колонками, совпадает с традиционным декором еврейских оссуариев.

На этом основании они считают, что оссуарии с таким декором могли принадлежать еврейским общинам в Согде во время становления здесь оссуарного обряда захоронения (IV-V вв.), но подчеркивают, тем не менее, что таких оссуариев единицы, и что пока нет полной уверенности в их еврейской атрибутике. Между тем находки оссуариев с древнееврейскими надписями из Старого Мерва убедительно свидетельствуют о том, что евреи, по крайней мере, в Маргиане, использовали оссуарии для захоронения» (Ртвеладзе, 2004, с.11).

М.И. Филанович считает, вслед за Ф. Гренэ, что оссуарный обряд появился в Ташкентском регионе не ранее VI в., как и в Семиречье, из Согда. Но при этом формы и оссуариев, и самих наземные построек, в которые их помещали, трансформировались под влиянием форм традиционных местных намогильных сооружений (Филанович, 1990, с. 85-96). А.А. Грицина датирует захоронения костей в хумах в Уструшане (Джизакская и Сырдарьинская обл. Узбекистана) начиная с III-IV вв. (Грицина, 1997, с. 27-28; 1999, с. 223-225). Т.е. мы можем предполагать, что с этого времени получают распространение и места для выставления трупов, возможно в виде наземных склепов. Г.А. Богомолов обосновывает более раннее появление осуариев в Чаче и видит их генезис в керамических гробах парфянского времени (Богомолов, 2006, с. 183-193).

Реконструируемый нами погребальный обряд предполагает, что после очистки костей в наземных склепах, останки представителей определенных социальных категорий собирались в хумы и, как вариант, помещались на хранение в стационарные «храмы предков». Там были специальные комнаты-хранилища, определенная инфраструктура обеспечивала доступ к косным остаткам. Такие хранилища (хумхона) расчищены на городище Сидак на уровне верхнего горизонта (VII-VIII вв.) и на уровне горизонта с пятиугольным культовым двором (IV-VI вв) (Смагулов, 2008, с. 292-296). При расчистке помещений этих горизонтов найдено до сотни археологически целых хумов, зачастую вкопанных в суфы или под пол помещений и закрытых крышками, но совершенно пустых. Лишь в редких случаях в них находились некоторые мелкие артефакты (костяная пряжка, костяной «пенал», медная игольница, шило бронзовое, игральная кость и т.п.). На многих из них еще по сырой глине были прочерчены крупные знаки/тамги (Смагулов, Яценко, 2010, с. 190-221).

В одном случае рядом с хумом найден зарытый в суфу кувшин с костюмным комплектом и личными атрибутами. Если предположить, что в хумах, обнаруженных пустыми, хранились очищенные естественным образом в склепах костные останки усопших членов данной общины, то тогда этот комплекс украшений и амулетов из кувшина можно истолковать как комплект личных вещей и не истлевших деталей костюма, захороненный вместе (рядом) с останками его хозяйки (рис.7). При такой интерпретации находят объяснение и, отмеченные выше, находки в некоторых хумах отдельных мелких вещичек, и находки отдельных костей скелетов в развалах этих сосудов, и абсолютное отсутствие во множестве расчищенных целых хумов малейших признаков пищевых продуктов.

В ферганской части присырдарьинского региона известен другой храм предков. Мы имеем в виду т.н. «усадьбу Кайрагач» исследованную Г.А. Брыкиной в 60-х годах прошлого века (Брыкина, 1982, с. 29 и сл.). Автор исследования видит здесь «храм предков» лишь в 3-4 помещениях, в которых обнаружены знаменитые керамические идолы. Остальные помещения вскрытого комплекса, судя по публикациям и отчетам, были буквально забиты развалами хумов и хумчей. Считать эти помещения при храме предков неким общественным амбаром не позволяет отсутствие в отчетах упоминаний о случайно сохранившейся горсти-другой пищевых припасов. Но ничто не мешает предположить здесь хранилище костей предков в крупных керамических сосудах-хумах. Правда, нет сведений и о найденных в связи с этими сосудами отдельных мелких атрибутов или человеческих костей. Но, похоже, на такие «мелочи» в ходе раскопок этого памятника внимания вовсе не обращалось. Пока единственным, хотя и не абсолютным, аргументом в пользу нашего предположения могут служить многочисленные тамги/знаки на плечиках хумов, обнаруженных в этих помещениях.

Полученные материалы из Борижарского могильника и погребальных памятников присырдарьинского региона эпохи древности и раннего средневековья, на наш взгляд, достаточно наглядно демонстрируют общие дозороастрийские языческие по сути свойства и признаки. Нет никаких оснований говорить об участии в их формировании адептов религии сасанидского Ирана, так же как подозревать древнее население берегов Сырдарьи в чтении Авесты. При этом «маздеистские» верования оставались традиционными верованиями местных среднеазиатских племен и народов. Влияние на них зороастризма или буддизма с манихейством, увы, не находит однозначно трактуемого отражения в «археологии ритуала» присырдарьинских культур поздней древности и раннего средневековья.

Агеева Г.И., Пацевич Е.И. Отчет о работах Южно-Казахстанской археологической экспедиции 1953 года //Труды ИИАЭ АН КазССР, т.1. - Алма-Ата, 1956.

Агзамходжаев Т. Туябугузские наусы. История материальной культуры Узбекистана. Вып. 3. - Ташкент, 1962. - С.71-79.

Байпаков К.М., Смагулов Е.А., Ержигитова А.А. Раннесредневековые некрополи Южного Казахстана. - Алматы: изд-во «Credo», 2005.

Байпаков К.М. Воякин Д.А., Антонов М.А., Акылбек С.Ш., Сорокин Д.В. Создание геоинформационной системы Борижарского могильника //Известия НАН РК, сер.обществ.наук, №1,- 2008. - С.239-247.

Богомолов Г.И. Развитие погребальных сооружений раннесредневекового Чача // История Узбекистана в археологических и письменных источниках. - Ташкент, 2005. - С.187-196.

Богомолов Г.И. К изучению оссуарного обряда Чача // ИМКУ, вып. 35 - Ташкент, 2006. - С.183-193.

Богомолов Г.И. Из истории зороастрийского погребального обряда // Самаркан шахрининг умумбашарий маданий тараккиёт тарихида тутган урни. - Ташкент-Самарканд, 2007.

Буряков Ю.Ф. Пскентские наусы //Советская археология, - 1968, №3. - С.131-136.

Брыкина Г.А. Юго-западная Фергана в первой половине I тыс. нашей эры. - М.: Наука, 1982. - 195 с.

Грицина А.А. Об оссуарном обряде в Уструшане // Верования и культы Средней Азии. Гос. музей Востока. Тез. конф. - М.,1997. - С 27-28.

Грицина А.А. О погребениях в хумах в Зааминском тумане // ИМКУ, вып.30. - Самарканд, 1999. – С. 223-225.

Горячева В.Д. Наусы некрополя Краснореченского городища // Красная речка и Бурана. - Фрунзе, 1989 - С.85-95.

Ержигитова А.А., Смагулов Е.А. Погребальные сооружения некрополя городища Сидак // Известия МОН, НАН РК, сер. обществен. наук, №1. – 2004. - С.81-89.

Ержигитова А.А. Исследования могильника Борижары // Отчет об археологических исследованиях по государственной программе «Культурное наследие-2004». - Алматы, 2005. - С.183-187.

Зиливинская Э.Д. Подкурганные сырцовые оградки (об одном археологическом мифе)//Восхождение к вершинам археологии. Сборник материалов международной научной конференции «Древние и средневековые государства на территории Казахстана» посвященной 90-летию со дня рождения К.А.Акишева. - Алматы, 2014. – С. 454-466.

Левина Л.М. Этнокультурная история восточного Приаралья. - М., 1996.

Литвинский Б.А. Курганы и курумы Западной Ферганы. - М., 1972.

Максимова А.Г. Гробницы типа науса у с.Чага (Шага) // В глубь веков. - Алма-Ата,1974.

Матбабаев Б.Х. Доисламские традиции в религии Ферганы (по археологическим данным) // Буддизм и христианство в культурном наследии Центральной Азии. Материалы международной конференции - Бишкек, 2003 - С.83-94.

Мейтарчиян М.Б. Погребальные обряды зороастрийцев. - М.-СПб., 2001.

Нурмуханбетов Б. Новые данные по археологии тюркского времени Южного Казахстана // Культура древних скотоводов и земледельцев Казахстана. - Алма-Ата. 1969.

Остроумов Н.П. Археологическая поездка в с. Мамаевку Чимкентского уезда.// Протоколы ТКЛА, год IV, 1899. – С.122-126.

Пугаченкова Г.А. Хорасанские мавзолеи//Художественная культура Средней Азии IX-XIIIвв. - Ташкент, 1983.

Ртвеладзе Э.В. Евреи-иудаисты в доисламской Средней Азии // Евреи в Средней Азии: вопросы истории и культуры. - Ташкент, 2004. – С.5-12.

Савинов Д.Г. О «скрытой» стороне южносибирской археологии// Современные решения актуальных проблем евразийской археологии. - Барнаул: изд.Алтайского университета, 2013. – С. 42-45.

Смагулов Е.А. К реконструкции погребального обряда Южного Казахстана раннесредневековой эпохи // Новые исследования по археологии Казахстана. Труды научно-практической конференции «Маргулановские чтения—15». - Алматы, 2004. – С.40-55.

Смагулов Е.А. Арабское нашествие в Южный Казахстан: данные письменных и археологических источников // Мобилизованный археологией. - Астана, 2004.

Смагулов Е.А. Раннесредневековый храмовый комплекс на цитадели Сидака (Средняя Сырдарья) // Труды II (XVIII) всероссийского археологического съезда в Суздале 2008 г. Т.II. - М., 2008. - С. 292-296.

Смагулов Е.А., Яценко С.А. Знаки - нишан и сюжетные граффити V - VIII вв. на керамике городища Сидак на средней Сырдарье // Отзвуки Великого Хорезма. К 100-летию со дня рождения С.П. Толстова (Отв. ред. Э.Д. Зиливинская). - М.: ИЭА РАН, 2010. – С. 190-221.

Ставиский Б.Я., Большаков О.Г., Мончадская Е.А. Пянджикентский некрополь // Труды Таджикской археологической экспедиции. Том 2. - М-Л, 1953. – С.64-98.

Филанович М.И. По поводу оссуарного обряда погребения в Ташкенте // Древняя и средневековая археология Средней Азии. Т., 1990. – С. 85-96.

Хисматулин А.А., Крюкова В.Ю. Смерть и похоронный обряд в исламе и зороастризме. - СПб.: Центр «Петербургское востоковедение», 1997. - 272 с.